Лето 1941 года. Блокада ещё не началась, но с продуктами в Ленинграде уже очень плохо. Карточки на хлеб отовариваются, а все остальные – нет. У моих деда и бабушки пропадают карточки на крупу, выданные когда-то на всю семью, на четыре летних и осенних месяца. Дед собирается и идёт просить помощи к своему бывшему командиру Алексею Кузнецову, который был в ту пору вторым секретарём Ленинградского горкома партии. Однако крупы в городе нет. Подумавши Кузнецов предложил отоварить карточки чёрным перцем, который ещё оставался. Перец горошком, похож на крупу… почему бы и нет? Правда есть его гольём нельзя ни при каких условиях, но ведь ничего больше всё-равно нет. И вот дед приносит домой восемь килограммов чёрного перца.
Через некоторое время деда перевели на казарменное положение, старший сын, окончивший школу в 1941 году, ушёл на фронт, двое младших были эвакуированы в детский дом за Урал, дочь Рита ещё до войны поехала отдыхать в деревню и оказалась под немцами. Бабушка осталась в блокадном городе одна. Она часто рассказывала об этом времени, как работала на заводе: делала карманные фонарики, без которых на фронте тоже не обойтись, как ходила на Бадаевское пожарище, копать сладкую землю, как обдирала старые обои и вываривала клейстер, которым они были приклеены, как разбирала на дрова сараи, как по весне скалывала на набережной Мойки грязный лёд, чтобы не было в городе эпидемии, на которую так надеялся Гитлер, как соседский мальчик перед смертью сказал: «Какие мы дураки были, макароны варили, а воду от макарон выливали»… И только о перце ничего не рассказывала, что о нём рассказывать, о перце?
Кончилась война, жить стало легче, карточки отменили, в магазинах в свободной продаже появились продукты. А вот с перцем было плоховато. И тогда военный запас пошёл в дело. Добавляли перец в еду сами, отсыпали родным, знакомым и просто соседям. Что его жалеть, восемь килограммов это непредставимо много. Застал блокадный перец и я. Было это, кажется в 1958 году. Мы приехали в гости к бабушке, и папа спросил: «Утебя перца не осталось? А то у нас кончился».
«Осталось», – ответила бабушка, принесла из кладовки двухлитровую банку, на четверть полную чёрным горошком, и отсыпала в пакетик с полстакана. Тогда я и услышал историю о блокадном перце.
Что мог я, глупый первоклашка, понять в услышанном? Понял только, что во время войны не было ничего, а вот перца было сколько угодно.
С тех пор прошло больше полувека. Тот перец давным-давно съеден. Но и сейчас, добавляя в кастрюлю ароматные горошины, я вспоминаю блокадный перец.
© Святослав Логинов
