Писатель Борис Егоров — о том, как он, пусть и ненароком, оскорбил рояль
Попался мне как-то на бродяжьем пути гуманный мент. Хотя – очень может быть, что он был гуманным потому, что в менты пошел не по природе своей ментовской, а по жизненной необходимости. В свое время он закончил институт физкультуры, и работал тренером по тяжелой атлетике в местной спортивной школе. А в первые годы после развала Союза зарплата у тренеров была… трудно подобрать определение без мата.
А у Николая – так звали мента-гуманиста – было две дочери. И обе начинали невеститься. Вот папаня и переметнулся в силовую структуру на боль-мене терпимую и регулярную зарплату. Мы с ним познакомились, когда я в очередной раз сидел в кутузке линейного отдела транспортной полиции, а он там был опером.
Гуманизм Николая выразился в том, что он после моей отсидки сосватал меня в уютное место – спортшколу. Работой там меня не перегружали, платить – не платили, зато было постоянное место для спанья в одиночестве и как придется, и крыша над головой.
Спортшкола располагалась на первом этаже двухэтажного здания. А на втором – была районная музыкальная школа. Вах-вах-вах, какая там была директриса! Казашка голливудского типа, крупные каштановые кудри чуть не до балеринской талии, страсть к яркой одежде и не менее яркой косметике. (Помнится, каждый раз мне приходилось запасаться девственно-чистым носовым платком для добровольно-принудительного удаления густой помады с губ директорши. А звали ее – Айгуль. Лунный, стал быть, цветок.)
Йе-е-э-эх! Да. Чей-то я отвлекся.
В общем, прибегает как-то Гуля на первый этаж. Видок у нее – «возмущенные глаза, морда вся в яичнице». Мне сразу стало понятно, что прибежала она не шуры-муры разводить по-быстрому. Явно что-то стряслось.
Оказалось, что в концертном зале с потолка упал кусок штукатурки. Меня это не удивило – я уже сто раз говорил директору спортшколы, что надо на крыше поменять несколько листов шифера, которые по причине своей дряхлости с удовольствием пропускали дождевую воду на чердак. А директор отмахивался – типа, пока это еще до нас дотечет. Пусть у музыкантов голова болит.
А Гулькерия, как выяснилось, тоже особо не расстроилась бы, если б не одно обстоятельство. Именно в этот день должен был состояться отчетный концерт с присутствием в качестве зрителей и оценщиков уровня достижений музшколы представителей городских властей. А тут – такая конфузная антисанитария на потолке!
Айгуль сложила свои аппетитные музыкальные ручки на не менее аппетитных грудках: «Боря! Заделай эту дыру! Я тебе и оплату проведу через завхоза! Только сделай!»
Начал я было объяснять, что при моих способностях за два часа я не успею ни хрена. Это же не стена, а потолок! Мне придется накидывать раствор маленькими порциями, и ждать каждый раз, пока он схватится. Но Гулькерия меня особо и не слушала. Она забежала сзади меня и стала охмурять флюидами. Ясный пень, охмурила.
Туды меня в качель! Высота до потолка – метров пять. Дыра – где-то с полквадрата, но глубокая. Хотел я сначала гвоздиков набить, да проволоки напутать – типа арматуры. Но дранка оказалась настолько дряхлая, что побоялся я даже легонько молотком стукнуть – не хватало, подумал, чтоб вообще весь потолок рухнул. Удавят ведь меня потом.
Короче, замесил я раствор покрепче, добавил малость глинки для пущей липкости – и за где-то полчаса до прихода почетных гостей на потолке красовалась жуткая воронка. Айгуль возопила: «Ну сделай, чтобы ровно было!» Я бегал от нее по залу и тоже вопил; «Еще мастерок-другой кину, и вабще все опять отвалится!» А она зажимала меня в угол, пользуясь безлюдьем, охмуряла меня совершенно беспредельно: «Боренька, ну, у тебя же руки золотые! У тебя все золотое, уж я-то знаю!»
Чуть не чистым цементом замазал я воронку на потолке, собрал свои манатки и спустился на свой этаж.
Сидел я у себя в каморке, кушал галушки. А сверху доносилась музыка. Как сейчас помню – сначала была «Лунная соната». Она закончилась благополучно. А вот где-то в середине «Сен-Луи блюза» внезапно раздался грохот и жалобный разноголосый вой оскорбленного рояля.
Как и следовало, собственно, ожидать, вся та увесистая моя нашлепка повисела, повисела на потолке, да и надоело ей. Спрыгнула. А этим эстетам обязательно надо было поставить рояль в зону риска.
Гуленька заявилась ко мне вечером вся из себя… хрен поймешь, какая. Сразу послала меня далеко-далеко вместе с носовым платком, и извозила всего в своей губной помаде. А когда утихомирилась, сказала, что аким (глава) города ее пожурил, и что завтра он пришлет бригаду строителей ремонтировать крышу и потолок.
(с) Борис Егоров
