Заговорили в дружеском журнале про футболки с надписями, и я вспомнила две удивительные вещи, которые были у меня.
Первая - как раз футболка. Темно-синяя, чертовски удобная, на которой белыми буквами было написано "КТО СКАЗАЛ МЯУ?"
Ходить в этой футболке оказалось невозможно. Рядом со мной начинали мяукать абсолютно все.
Мяукал солидный мужчина в лифте, которого я видела впервые в жизни. Застенчиво мяукала молодая продавщица, выдавая мне булочку с кофе.
Когда мяукнул начальник в промежутке между распоряжениями, я решила, что у меня едет крыша. Мяукал он отрывисто, почти не разжимая губ. За те две недели, что я пыталась носить футболку, я услышала столько разнообразного мяуканья, сколько не слышала от всех близживущих котов за всю жизнь.
Самое интересное, что общаться со мной никто из мяукающих не рвался. Мяукнуть и свалить в голубую даль, оставив меня с круглыми глазами – им этого было достаточно.
Я в этой футболке как личность вообще не существовала. Мы с футболкой составляли единое целое, некий вброс в окружающее пространство, короткий приказ или просто снятие блокировки, я так и не разобралась.
Надо добавить, что много позже, когда футболка была прочно переведена в разряд домашних, меня осенила хорошая идея. Я попросила приятеля надеть ее и пройти по моему обычному маршруту. Увы, этот план не увенчался успехом, поскольку едва приятель влез в футболку, она треснула сбоку по шву. Я так и не узнала, работала ли она сама по себе или только в паре со мной.
Второй удивительной вещью в моей жизни был зимний шерстяной сарафан-балахон фасона "сиротка Хася". Без всяких надписей. Монашеское одеяние, грубое, длинное, теплое - идеальная одежда-невидимка. Я убирала волосы в учительский пучок стиля "отговорила роща золотая", влезала в сарафан и отправлялась по делам.
Через две недели я повесила его в шкаф и задвинула дубленкой, чтобы больше никогда не доставать. Этот мешок из-под картошки излучал феромоны. Не знаю, как он это делал, я тут была ни при чем, но со мной заговаривали мужчины на заправке, в магазине, в отделе кошачьего корма, в очереди к стоматологу, на остановке и на выходе из туалета в торговом центре. Я пугалась и била копытом, я не понимала, что происходит: меня вообще не должны были видеть, я отлично умею становиться роднёй серым мышам, я хотела слушать и наблюдать, а не шарахаться от заигрываний и объяснять, почему нет.
Апофеозом сарафана стало родительское собрание, после которого за сарафаном (со мной внутри) пошел чужой папа, а за ним погналась жена, которую он забыл возле учительницы. Я поняла, что еще немного - и "Шура, ваши рыжие кудри примелькаются и вас начнут бить".
Наученная предыдущим опытом, я предложила мужу надеть сарафан и пройтись по улице неспешным шагом. У меня теплилось предположение, что даже суровая мужская рожа, торчащая над сарафаном, не остановит желающих познакомиться, ибо они реагировали не на содержимое, а на оболочку.
Разумеется, супруг забраковал эту блестящую идею, о чем я до сих пор жалею.
А, еще был американский свитер, но о нем как-нибудь в другой раз.
(с) Эйлин О'Коннор