Это пьянящее слово - "Свобода", party 2
...И вот в очередной раз все строились на ужин. Перекличка, все дела, равняйсь-смирно… Я с видом крайней занятости что-то пинал на клумбе, и вдруг обнаружил настоящий бильярдный шар. От русского бильярда. Я тогда и не знал, че это такое. Но не взять в руки такую вещь я не мог.
Рашид, краем глаза наблюдавший за мной, увидев в моих руках интересное, повернулся, нарушая дисциплину, и прошептал: «Кинь, а?» - задумчиво повертев в руках шар, я – кинул…
…Я честно целился в Рашида, но провидение, видимо, уже настолько привыкло к моему отрицалову, что шар аккурат угодил стоящему рядом с Рашидом многострадальному Мише Моисееву в стриженное темечко, прикрытое кепочкой в ромашку. Миша тихонько пискнул, не успев понять, откуда прилетел физдец, и – опал. Шарик же прекрасно отпрыгнул от его многомудрой башки, и угодил в голову и плечо девочке, которая падать не стала, но взревела так, что я с перепугу малёха жидким в трусняк подпустил…
Строй смешался. Меня, шар, и, почему-то – Рашида, вновь поволокли к начальнику лагеря. Тот «решился на крайние меры» - при мне позвонил отцу в Москву. В двух словах описав сегодняшний, насыщенный благодаря мне, событиями, день, он торжествующе передал мне трубку.
- Ты че там, совсем ёпнулся?! – педагогично начал беседу отец. Я включил «дурака»:
- А чо я-то? Чо – я?! – дальнейший разговор был довольно-таки бессмысленен: на таком расстоянии отца я не сильно опасался… )) Начальник окончательно приуныл, и засунул валидол под язык…
А кончилось все довольно-таки неожиданно. И – быстро.
…Стараясь не повторяться, я придумал новую фичу: во время купания в этом чертовом лягушатнике, я усыпил бдительность вожатого, возвышавшегося у буйков, затеяв игру «кто дольше просидит под водой». Соотрядники мои добросовестно ныряли, увлеклись, моя прекрасная дыхалка позволяла мне удерживать лидерство, выбрав удобный момент, я нырнул в очередной раз, и, проплыв под буйками, вынырнул уже метрах в четырех от них. И – давай Бог ноги! Вернее – руки: только замелькали, как веретено: я съепывал саженками, очень грамотно и быстро (плавал я отлично, повторяю), и крики моих соотрядников, обнаруживших нарушителя, покидающего «зону», лишь придавали мне сил…
…Стоявший на стрёме вожатый некоторое время тупил мне вслед, но, осознав наконец, что я весьма стремительно удаляюсь – ломанулся за мной.
Плавал я хорошо, но он, ессно, плавал-таки лучше. Ещё бы – мне 10 лет, а ему – 20! Курсант, все дела… Если по-началу я надеялся съепаться (без особой цели, просто думал, что меня – не догонят), то, видя, как сокращается расстояние, я изменил планы: решил закруглить маршрут, и первым вернуться в загон, доказав, таким образом, всем, что я – невъепный пловец!
…Однако и этому плану не суждено было сбыться: маршрут то я закруглил, но к этому времени вожатый уже отфыркивался за моей спиной буквально на два корпуса. Полтора. Один. Вот он начал хватать меня за ноги. И тогда я решил пойти на старый прикол:
…Когда мы купались в море «вольняшками», мы любили делать такую штуку: выдыхаешь из себя весь воздух, весь, сколько сможешь, и – погружаешься почти что камнем на дно… И лежишь там. Сколько протянешь. В реке, где сильное течение – ещё интереснее, там тебя прямо волочет по дну… Ну, а когда совсем – конец, толкаешься от дна, и – выныриваешь, хватая воздух ртом, как кашалот какой! Чисто детская забава и прикол.
…Только одного я не учел – мы уже прилично от берега отплыли, а мелководьем там побережье не отличалось…
Так и сделал. Выдохнул – и пошел ко дну. Хорошо пошел. Надо мной промелькнула тень вожатого. Его ноги остались где-то в вышине, а я все погружался. Стало придавливать уши. И тут я понял, что воздуха-то у меня и нет. И дна тоже – нет. Я рыпнулся, задергал ногами и руками, но это не помогло, и, по-моему, даже не приостановило погружение. И тогда я запаниковал. Мне захотелось закричать, и я открыл рот – вода тут же хлынула мне в глотку, радостно заполняя обнаружившийся вакуум и вытесняя остатки воздуха. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Всё. Это конец – понял я. Последнее, что я помню – совершенно безумное, искаженное водой, лицо вожатого, вцепившегося в мои волосы…
…В себя я пришел, когда он уже вытаскивал меня на берег. На берегу творился полный аншлаг. Медсестра визгами собрала пол-пляжа, мужики, как тока вожатый коснулся дна, бросились к нему, схватили меня, вытащили на берег, и положили на лежак. Врачиха что-то щупала, что-то простукивала, куда-то там на мне нажимала, словно надеялась обнаружить заветную кнопку. Подошедший вожатый, тот, что меня спас, посмотрел на меня отрешенно, и, ни на кого не глядя, произнес: «Доигрался, физденыш!» - врачиха шикнула на него: «Здесь же дети!» - вожатый махнул рукой, и куда-то ушел. А я посмотрел на «детей» - отряд, испугавшись, без команды привычно построился в шеренгу, и лишь дальние тянули шеи, чтобы разглядеть утопленника, тоись – меня. При виде этого отряда я сделал: «БУЕ-Е-Е-Е!!!» - и меня обильно стошнило морской водой…
Далее – коротко: начальник, получив докладную от вожатого-спасителя, расценил мои действия как попытку суицида, о чем немедленно скорбным голосом сообщил в Москву моим родителям. Медлить далее было нельзя, и отец выехал в лагерь ажно самолетом. Меня же, покамест суд да дело, поместили в изолятор, в одноместную палату. Я ещё не знал, что родитель уже вызван и едет за мной, наоборот, несмотря на все пертурбации, мне начинала нравится жизнь в лагере! Ну, сами посудите: все меня боялись. Просто – все. Про соотрядников я даже не говорю, но и вся администрации лагеря предпочитала со мной не связываться. Мне в изолятор еду носила из столовой медсестра, тока чтоб я не появлялся на людях, хе-хе! И не травмировал и без того травмированные души коллектива!
Тогда я таких тонкостей не знал, но щас могу сказать: житуха моя в лагере была круче, чем у самого авторитетного пахана на зоне. Девочек и выпивки мне, по малолетству, было не надобно, а во всем остальном все руководствовались принципом: «Хороший Паша – спящий Паша!», ибо даже «мертвый» в эту поговорку не вставишь, т.к. это ЧП и физдец лагерю…
И несколько дней, что ушло на согласования, переговоры, оформление всего и вся, я отъедал ряшку в изоляторе, полностью оклемался, а однажды меня даже пришел навестить мой недобитый мною отряд. Хорошие, все-таки, ребята были. Хоть и чмошники.
…Они столпились на входе в палату испуганной стайкой. Разруливала всем та самая красивая вожатая. «Ну, ребята, расскажите Паше, что мы делали сегодня?!» - я придал скорбное выражение своему лицу, каковое, по моему мнению, должно было быть у страждущего свободы диссидента, насильно изолированного в одиночной палате… «А мы сегодня ходили на луг, правда, ребята?!» - заливалась вожатая. «Вот ты, Миша, расскажи!» - и вперед выпихнула пиздострадальца Мишу Моисеева…
«Мы… ходили на луг… и собирали цветы… и… мы принесли… букет тебе!» - пряча глаза и запинаясь, произнес Миша, и вдруг достал букет из-за спины.
Пля-а-а!!!!! Голубая луна щас с небосвода физданется! Миша принес цветы мне, МНЕ! Физдец, нах!
- Ахтунг! Пидары в палате!!- Поставь в банку, пожалуйста… - сказал я нарочито слабым голосом… )))
…А потом неожиданно приехал отец. Его я совсем не ждал, но он – приехал. Встречал я его с прижатыми, на всякий случай, ушами, ибо это – единственный человек на всей Земле, который мог в пять сек восстановить статус кво, и сделать так, что до конца лета я просижу на мокрой жопе ровно, радостно горланя песню вместе со всеми и старательно маршируя…
Однако он задал тока один вопрос:
- Ты в самом деле хотел покончить с жизнью?!
- Нет, ты что, бать?! Я по-пугать хотел, а потом взаправду стал тонуть! – честно признался я…
- Идиот, пля! – в сердцах сказал отец.
…И ещё месяц мы классно отжигали с ним в Анапе. Я купался столько, сколько хотел, ходил – где хотел, и в чем хотел, периодически поглядывая, лежа на пляже (мы сняли хибару неподалеку), на своих бывших соотрядников, томившихся на песочке, и на мощный торс спасшего меня вожатого, как всегда, стоявшего по пояс в воде на стрёме.
Поглядывал, наслаждаясь пьянящим чувством свободы, с примесью легкой ностальгии…))
Больше в лагеря НКВД меня не отправляли.
(с)baxus
